Сэнсэй

Москвич, студент, да еще только что из учебки - законная добыча каждого старослужащего в Советской армии. Литва, маленькая вертолетная часть - все как в «Телохранителе» Куросавы, только еще хуже. Там было две банды. Здесь целых четыре землячества: грузинское, кавказское, среднеазиатское и азербайджанское. Ну и русские, только это не землячество, а солдатики, безмолвные солдатики.

«Я, как только приехал в часть, сразу даже глазам не поверил. Открывается дверь казармы. Везде грязи - на два пальца толщины. И бродят какие-то странные персонажи - сапоги с бахромой цветных шнурков. Вместо подворотничков нашиты целые простыни, как испанские воротники. Ремни разных цветов, пряжки горят на солнце».

Командиром части был бывший боксер майор по фамилии Правда. Из хохлов. Он считал, что настоящие мужики всегда сами разберутся между собой - подерутся и разберутся.

— Хороший командир.

— Да, его потом один прапор застрелил. Из-за жены.

Понятно, по-мужски.

Сейчас Валера Майстровой - здоровый, с небольшой бородкой, интеллигентный, с кудрявыми русыми волосами - по виду и не догадаешься, кто он на самом деле. Да и в те времена он был здоровым парнем, ну и что? Валеру как студента определили в штаб полка, но и туда спокойно зашел рядовой-кавказец, протянул комок грязных трусов и портянок - пойди, постирай.

— Главное, не начинать самому, - говорит Майстровой, - если ударишь первым, значит, ты бычишь. Армия - замкнутая система. Это не на улице подрались - разбежались. А тут тебе с этими людьми спать в одной казарме, работать, жить. В общем, когда я отказался, он меня ударил. А потом я его положил. Он встал и говорит: «Жить тебе осталось пятнадцать минут». Ну я спокойно отнесся - еще неопытный был. И очень самоуверенный: я знал, на что способен. Хотя такого предвидеть, конечно, не мог... Ровно через пятнадцать минут заваливают двадцать человек и, ни слова не говоря, начинают меня метелить. Я отбиваюсь, прикрываю голову и пах, а сам думаю: главное не упасть.

— И сколько это длилось, - спрашиваю я.

— Не помню. Время остановилось. Просто в какой-то момент мы все устали - и они, и я. Поговорили и разошлись. Я потом себя пощупал - вроде ничего не сломал. А утром понял, что единственное физическое усилие, которое могу сделать, - это открыть глаза. Задираю майку, а я весь пятнистый, как леопард.

Будь это другой, я бы не поверил. В одиночку против двадцать, да при этом еще остаться на ногах. Но Майстрового я знаю давно - он президент европейского общества окинава-карате и кобудо. Офис в Швейцарии. Десятки учеников. Шестой дан. В армию он пришел уже вполне подготовленным.

— Но ведь в те годы каратэ было запрещено, - говорю я, - как вы учились?

— Собирались в спортзалах в трусах и майках, с баскетбольным мячом. Один стоит в дверях на шухере. Если кто идет, сразу изображаем, что мы играем в баскетбол.

После той эпической битвы кавказская диаспора признала право студента на жизнь. Но остальные, конечно, нет. Когда «дедушка»-азербайджанец предложил «молодому» ночью сбегать за пайкой на кухню, Валера опять отказался. И опять приготовился к первому удару - демонстративному, на глазах у всех. Дальше схема была похожей: упавший «дед» позвал еще троих. Когда все четверо остались на земле, Майстровой подумал, что инцидент исчерпан. Но он ошибся.

— Ночью смотрю: они ложатся на соседние койки и смотрят на меня. Ждут, когда я усну. И я понял: если усну, они меня зарежут. Так они больше не пытались нападать, но начали меня «пасти», особо не скрываясь. Я не спал четверо суток...

— Так не бывает!

— Физически невозможно, согласен. А что делать? Меня спасло только то, что на четвертую ночь их услали в караул, и я смог выспаться. А потом пошел и еще раз поговорил.

— А нельзя было просто всех в страхе держать?

— Всех? Всех невозможно. Если ты так себя ведешь в одиночку, то в какой-то момент нарвешься. Всегда надо потом разговаривать, улаживать ситуацию.

— Но можно было вообще не ставить свою жизнь на кон, можно было по-тихому...

— И драить сортиры зубной щеткой? Обслуживать «дедов»?

Демобилизовавшись, Валера понял: 90 процентов того, что чему он учился в карате, в жизни совершенно не применимо.

Он стал искать тех, кто учил оставшимся 10 процентам. В японской компании, продававшей строительную технику московским СУ, он встретил учеников мастеров с Окинавы. Окинавская школа карате самая жесткая. Только полный контакт.

Сегодня тысячи человек называют его Сэнсэем. Он принят в высших кругах окинавского карате. Здоровый, русоволосый, совсем не похожий на классического каратиста.

Автор: Андрей Добров